мебель растворилась в пространстве. Даже улыбающееся лицо Гелилы было как в тумане.
— Что ты со мной сделала? — спросил я. — Чем опоила? — но ответа не получил — Гелила так и продолжала загадочно улыбаться.
— Тебе весело, да? — опять спросил я. — Я напился? Ты меня напоила. Ты. И за это должна меня поцеловать. Какие там у вас в Эфиопии поцелуи?
Гелила звонко рассмеялась:
— У нас поцелуи такие же вкусные, как и кофе.
(Я нисколько не удивился, что во сне Гелила говорила по-русски чище, чем я.)
— Тогда почему ты меня вашим кофе угощаешь, заставляешь его пить большими порциями, а про поцелуи даже не вспоминаешь? Может, мне интересен не только ваш кофе?
— Как хочешь, — Гелила подошла ко мне, коснулась моих губ своими горячими губами, потом раскрыла рот пошире и… втянула меня в себя полностью!
Я проснулся в ужасе. Моя подушка была вся сырая. Я обвел глазами темную комнату и не смог понять: реальность это или продолжение сна, я в комнате или в каком-то другом помещении; не в помещении — в чем-то сыром и темном (внутри Гелилы?). Но нет (наконец-то я заметил абрис окна, затем силуэт мирно спящего под одеялом Грицая), я все-таки в нашей комнате и скорее всего не во сне. Это меня немного успокоило. Я поднялся, прошел на кухню, заглянул в холодильник — захотелось выпить холодной минералки. Закрыв дверцу холодильника, присосался к горлышку пластмассовой бутылки, жадно много выпил, на секунду оторвался, чтобы вдохнуть, и тут заметил, что у входа на кухню стоит Гелила.
Я снова себя спросил: «Это сон или реальность? Кто бы меня ущипнул?»
— Не списа? — Гелила подошла ко мне, отобрала бутылку и сама приложилась к горлышку.
— Ущипни меня, — попросил я Гелилу. — Мне кажется, я сплю.
— Может, лучче поцеловат?
Гелила тесно прижалась ко мне, и я осознал, что тело ее реально, я его чувствовал; и все же, под впечатлением сна, поцеловал осторожно, едва прикоснувшись к ее губам. Она улыбнулась. Я растворился в ее улыбке.
— Идем, — Гелила потянула меня за руку и повела к себе. Я пошел за ней, как загипнотизированный.
23
Утром, на удивление, я встал как огурчик. Проснулся даже раньше Грицая (впрочем, я всегда поднимался раньше него), заварил себе свежего чаю, сделал бутерброд, с аппетитом поел. Что случилось вчера, объяснить мог с трудом. Наваждение какое-то — иначе не назовешь.
Я вымыл чашку, вернулся в комнату.
— Ты еще не встаешь? — спросил заворочавшегося Грицая.
— Да рано еще, чего вставать? — буркнул он в ответ.
— В город не поедешь?
— Да ну! Чего там делать?
— Тогда я поехал, — сказал я и стал переодеваться.
Когда я вышел в коридор, столкнулся с направляющейся в ванную Гелилой.
— Уже встала? — спросил, не зная, что сказать, потом выпалил: — Не хочешь в город съездить, может, в какой музей сходить или просто погулять?
— Можна. Толька я умойся и пазавтракай.
— Хорошо, я подожду тебя, встретимся на кухне.
— Кофи?
— Было бы здорово!
Я вернулся в комнату. Грицай спал с открытым ртом.
— Извини, Гена, — сказал я, — но мне надо немножко примарафетиться.
Я достал из тумбочки свою походную электрическую бритву, небольшое зеркало и стал бриться (мне, конечно же, хватило бы и вчерашнего бритья, но я не хотел перед Гелилой выглядеть щетинистым дикарем).
Грицай недовольно открыл глаза, потом опять закрыл. Но я виноватым себя не считал: время приближалось к десяти — сколько можно спать?
— Я еду с Гелилой в город, только что ее уговорил, — сказал я между делом. — Мы пьем кофе и отчаливаем.
Где у Грицая и сон делся.
— А чего, эт, ты с ней? Я тоже с вами.
— Не знаю. До обеда мы, скорее всего, заглянем в какой-нибудь музей, а после, может быть, сходим в кино или в театр.
— Мне тоже надо туда.
— Куда «туда»?
— В музей, куда еще!
— Но ты со мной не ходил никогда.
— Теперь пойду, музей это здорово!
— Как хочешь. — мне уже никто не мог испортить настроение. — Собирайся тогда, Гелила скоро будет готова.
Грицай, как в армии, собрался в два счета. Мы вместе с Гелилой быстро выпили по чашке кофе и выбрались из квартиры. Решили по ходу определиться, куда пойдем. В центре, наткнувшись на фотосалон, сдали фотопленку. Ускоренная печать была дорогая, но где-то через час мы уже смогли бы созерцать свои довольные физиономии во всей красе.
— Может, нам сперва заглянуть в Эрмитаж, а потом пройти к Исаакию, — предложил я для начала, когда мы вышли из салона.
— А я хотел бы посмотреть на уродцев, — сказал Грицай.
— Какие уродцы, Гена? С нами же девушка!
— А может, ей тоже интересно.
— Сомневаюсь. Но пока мы бродим по Эрмитажу, ты можешь спокойно дойти до Кунсткамеры и осмотреть ее полностью: она не такая уж и большая.
— Ну уж не-е-ет, я с вами. А вдруг вы от меня куда сбежите?
— Мы только об этом и мечтаем, — съехидничал я, хотя на самом деле хотел, чтобы Грицай исчез куда-нибудь на часик или полтора, чтобы мы с Гелилой хоть ненадолго остались вдвоем.
Пока мы неторопливо шли по Невскому в сторону Васильевского острова, Грицай не переставал зудеть об уродцах; правда, рассказывал он так, как сам слышал от одного из своих знакомых, который когда-то побывал в Кунсткамере. Но в его пересказе анатомические уникумы превращались в полумифических существ чуть ли не инопланетного происхождения.
Богатое воображение Грицая забавляло не только меня, но и Гелилу. Но если я смотрел на байки Грицая с иронией, Гелила с раздражающим меня интересом. В ней, как в будущем враче, сказывалось, наверное, чисто профессиональное любопытство. Неудивительно, что, когда мы дошли до Дворцовой площади и я сказал: «Ну что, в Эрмитаж?», Гелила выдала:
— Я тожа хачу сматреть уродца.
